|
Вечер уже близился. Холодный ветер тащил с моря тяжёлые тучи. Они с жадностью проглатывали последние лучи осеннего солнца. Время Урожая уже прошло, близилась Марена с её студёными ветрами, первыми морозами и снегами. Дети - Добрыня и Ивушка, набегавшись за день, влезли на печь, и, укутавшись в тёплые одеяла, начали, было, уже подрёмывать. Их отец, обещавший вернуться к вечеру, от чего-то задерживался, мать ещё хлопотала где-то во дворе по хозяйству. Внезапно дверь в сенях заскрипела, и в хату зашёл Дед.
Деда знали во всех окрестных сёлах. Жил он в где-то лесу. Вряд ли хоть кто-то помнил, как величали его прежде - быть может, только самые старые из обитателей Лугового сохранили в памяти это имя. Да и то сказать - по рассказам тех же стариков своих внуков Дед уже давненько во Ирий отправил, а правнуки его - разъехались кто куда. Сам же он задержался здесь за каким-то одному ему известным делом.
Дети встрепенулись - они помнили, что Дед приходил несколько раз, разговаривал подолгу о чём-то с их отцом. А после почти всякий раз им какую-нибудь былину дивную рассказывал - а знал он их бесчисленное множество. Дед сидел молча. В темноте его силуэт казался огромным, хотя и росту он был невеликого. Дети смотрели на него не то с восхищением, не то со страхом, а он только хитровато поглядывал на них иногда, невидно улыбаясь в темноте. Наконец, дети решились попросить Деда рассказать им какую-нибудь сказку.
- Ну, ладно, слушайте,- сказал Дед и достал откуда-то из своего мешка небольшие гусли. Повозившись немного с настройкой, он плавно провёл пальцами по струнам. Чудесные звуки разлились по хате, даже ветер за окном немного притих. Дед начал сказ…
Давно ли, недавно ли, далеко ли близко ли - а жил на белом свете добрый молодец. Звали его Соловушкой - за песни его дивные, да за игру на гуслях чудную. Ходил Соловушка по белу свету. Долго ходил, сто путей, да сто дорог прошёл, что искал - никто не ведает. Да только в каждом доме привечали его - в княжеский ли терем наведается, в боярские ли хоромы, к простому ли мужику в хату - всяк его, чем может, угостит да попотчует. А за то как он песню запоёт - не наслушаешься. То в пляс ноги сами идут, то слёзы ручьём бегут, а то живот от смеха надрывается.
Случилось как-то идти ему в град Дубный, да проходил мимо селения небольшого, Кулики звалось. Там он и остановиться решил - переночевать, да дорогу разузнать. Угостили-приветили его люди добрые, стал он их расспрашивать, как до Дубного града дойти. Отвечали ему люди добрые, что дорога-де идёт через лес дремучий, а и пути-то всего ничего - с утра до ночи дойдёшь. А была тогда поздняя осень к зиме ближе - самый канун Мариного дня. Сказывали так же и чудные вещи, что-де шедшие во пору Маренину в Дубный град той дорогой две недели с лишком шли али ехали, хоть никуда и не сворачивали и по пути лишь на ночь останавливались. А, бывало, и не приходили вовсе, кто в одиночку был. Просили его не ходить, обождать пору лихую. Подивился Соловушка, поблагодарил людей добрых, да не послушал - переночевал лишь, а наутро в путь отправился.
Пришёл Соловушка к Лесу Дремучему, и видит: дубы могучие - небо подпирают, да дорожка меж ними не широка, не узка - а ему как раз хватит. Поклонился он Лесу, да требу принёс - из того, что было у него, и пошёл себе, напевая потихоньку.
Вот, идёт Соловушка по лесу, песни поёт; глядь - почудилось ему, будто проходил он уже ложбинку эту, дерево могучее, поваленное да поперёк дороги лежащее - будто было уже. Остановился он, поглядел по сторонам - «Сгинь, морок!», да пошёл дальше. Мало ли чего в лесу увидишь? Мало ли ложбинок таких, да деревьев сваленных?
Шёл он, шёл по лесу - ан нет! И впрямь, как по кругу ходит - пришёл к тому же месту, где и был. Сел, да призадумался: дорожка вроде бы и прямо шла, никуда не сворачивала, а всё одно - к одному вернулась. «Знать нету мне пути по ней,- понял Соловушка,- другую дорогу искать надобно, али так идти - напрямки, да куда ж выйдешь?».
Думал он, гадал, а тут и завечерело - спать пора, утро вечера мудренее будет. Разложил он костерок небольшой, поел - что в суме было - краюшку хлебца чёрного, запил водицей, да гусельки свои достал. И запел он песню унылую, да не ту, что на свадьбах да пирах весёлых людям добрым пел. Не пел он такой песни ни в покоях княжеских, ни в хоромах боярских, ни в избах крестьянских. А лишь когда во лесу, во степи, али ещё где в дороге ночевать приходилось - тогда пел её.
Голос Деда тут налился какой-то особой силой, дети затаили дыхание, лишь огонь в печи отчего-то яростней запылал, да ветер за окошком завыл. Полилась песня…
Ой, да ты дорожка моя,
Ой, да ты моя длинная,
Долго же ты тянешься,
Через горы через леса…
По болотам-топям ведёшь,
По степям широким бежишь...
Куда ж ты меня завела,
Меня, сироту горемычного?
Поёт Соловушка, а лес подпевает ему, а то и подвывает, будто голосами волчьими, да на много рядов.
Где же ты, родимый мой край,
Дорогая моя сторонушка?
…Ой, увижу ли я тебя,
Ты Земля моя, Мати родная?
Ой, по ком вы, Навьи, да вороны,
Когти вострые свои точите?
Не по мне ли, по сироте?
Не по мне ли, по горемычному?
Пел Соловушка, пел, да сам и не заметил, как уснул. И снится ему, будто идёт он по чащобе дремучей, едва продирается сквозь ветви густые - всё лицо иссёк, всю одежду изорвал. Выходит он на поляну, и видит: стоит посредь неё Волк-волчище - здоровый, с жеребёнка ростом, а сам белый весь, да в лунном свете серебрится. А вкруг него иные волки поменьше - пляшут, да хороводы водят. Оторопь взяла тут Соловушку, не видал он ещё дива такого дивного, не встречалось ему в странствиях чуда такого чудного. Так и стоял столбом незнамо, сколько времени, как тут разошёлся круг волчий, вышел сам Волк Белый Соловушке навстречу и вопрошал его человеческим голосом:
- Зачем пришёл ты сюда, человече, незваный, да непрошеный?
Отвечал ему Соловушка:
- Шёл я через лес, по дороге во град Дубный, да заплутал. Сам не знаю, как тут оказался.
Говорил ему Волк-волчище:
- Не должно вам, людям, быть тут, да видеть таинство. А раз увидел - не быть тебе человеком, обернись же ты волком серым!
Очнулся тут Соловушка, сам дрожит - от страха ли, от холода. Обуяла его разум хмарь тёмная, глаза морок застелил, в ногах бес заиграл. Побежал он сломя голову, сам не зная, куда. Долго ли бежал, коротко ли - а упал он бездыханный, да встал утром - уж волком серым. Взвыл он по судьбе своей-судьбинушке, да делать нечего, стал Соловушка волком серым по лесу бегать, да зайцев ловить. Петь же при том не разучился - не раз в Куликах и иных сёлах окрестных зимой в лютый мороз слышали люди добрые, как поёт какой-то волк, да так, что аж заслушаешься. Дивились люди, а кто-то может и догадывался, что то за волк поёт, да помалкивал покуда…
Закончил Дед свой сказ, смолкли струны гуслей. Догорела лучина, и лишь месяц, ненароком заглянувший в окошко, не давал хате погрузиться в полную темноту.
- Дед, а правда всё так было?- спросил Добрыня.
- Было, было,- улыбнулся в бороду Дед, поглаживая гусли.
- А что потом с Соловушкой стало, он так и жил волком?- подала голос Ивушка.
- Много, чего ещё было, но про то другой сказ - да в другой раз, спи пока!- ответил, улыбаясь, дед.
А ветер за окошком сызнова начал завывать, да и месяц куда-то спрятался. Дети так и уснули, не заметив, как в избу зашёл отец.
| |
